Ой-какое-актуальное, называется. 

Iraseya

***

Приятно поделиться взлелеянной идеей
И с умным человеком поспорить где-то час.
Но с форумной связавшись однажды эпопеей
Поймешь, что сделал это весьма погорячась.

Кто раз бывал на форумах, туда вернется снова.
И, последив за спорами, враз убедится он:
Опасен арфинг с Библией, опасен нолфинг с HoME,
А феаноринг – сам себе и книга, и закон.

Одно и то же снова... Не лучше ль промолчать?
И посмотреть спокойно, как будут там чудить.
Но научили нас простых путей не выбирать:
Пока я жив-здоров – туда я буду заходить.

Кто раз бывал на форумах, расклад обычный помнит,
Известный всем, но в правилах неписаный закон:
На чувства давит арфинг, в HoME тычет пальцем нолфинг,
И верит феаноринг, что он прав со всех сторон.

И если начинается вокруг из мнений смерч,
И не осталось больше аргументов и идей,
Уйду я в Средиземье, попрошу там острый меч
И малость вдохновения у яростных вождей.

Кто походил на форумам, бывал едва ли понят...
Становится всё меньше там измотанных бойцов.
Рыдает арфинг и молчит, сцепивши зубы, нолфинг.
Лишь бодрый феаноринг к спору новому готов.

Ломениллэ

Письмо

Глядя, как медленно гаснет вечерний свет,
Я сочиняю письмо на закате дня,
И посылаю из мира, где тебя нет
В мир, где нет меня.

Но донесется ли еле слышный ответ
Тронет ли душу, струны звезд теребя,
Странная песня мира, где меня нет -
В мире, где нет тебя?

Земля сотрясается в бешеном беге лет,
Ветер касается сердца, за дальние грани маня.
Слышны ли звуки мира, где тебя нет,
В мире, где нет меня?

Видно так нужно по правилам чьей-то игры
Чтобы холодная вьюга, врываясь вселенской зимой,
Разъединила и сделала чуждыми эти миры -
Мир твой и мой!

Непроницаем и холоден звездного неба покров
Тщетно пытаясь проникнуть за грань, всякий раз
Мы упираемся в серые стены миров
Разъединившие нас.

Канцлер Ги

Раймон Седьмой

Он сегодня дома, он сегодня один,
Он немного болен, немного устал.
Сам себе трубадур, сам себе господин -
Он коньяк с кагором зачем-то смешал.

А за окном темно, смотрит в форточку ночь:
И с какой это радости парень напился?
А ему, бедняге, уж совсем не помочь:
Он устал быть тем, кем сегодня родился.

Он забыл, как люди включают на кухне газ,
И чужую боль заглушил цитрамоном,
Он глядит на стены, и видит родной Прованс,
Где когда-то он звался графом Раймоном.

Он вернулся на Землю сквозь дни и года,
Семь столетий назад безвозвратно ушедший.
Вспоминает об этом Раймон иногда -
А друзья говорят про него: "Сумасшедший!"

И снова битва идет для него каждый день,
Только ныне масштаб поражений неравен:
От былого осталась лишь зыбкая тень -
Там Тулуза сдана, здесь завален экзамен.

И Раймон Седьмой допивает остывший чай,
И срывает морфином незримые узы,
И идет поутру он молитвы свои читать
В католический храм альбигойской Тулузы.

Возвращаясь назад, он неспешно идет,
Игнорируя огненный взгляд светофора,
Ибо знает, что знамя его упадет,
И растопчут его крестоносцы Монфора.

И отбывает он вновь летний свой карантен,
Заблудившись в сети бесконечных тропинок;
Ищет отдыха в россыпях телеантенн,
Веря в грустную ложь разноцветных картинок.

И Раймон Седьмой печально глядит в экран,
Заполняя Времени стертые лузы,
И болят на погоду призраки старых ран,
Что получены им на полях под Тулузой.

"Золотые ресницы" есть вот здесь в исполнении Канцлера Ги, но запись не очень хорошая - квартирник... А "Раймон Седьмой" тоже песня, к слову сказать.

http://venise.diary.ru/p32547687.htm

Единственным счастьем без здравого смысла – останься хоть в сердце моем, раз не в жизни. Очень.

Отредактировано Гликерия (2009-02-11 20:37:27)

Вас на сайт не пускает? Или ошибку какую-то выдаёт?

Про Диора - очень понравилось. Ронья чудесна.

Neivid

***

И ладно бы постучался, хотя бы из вежливости. Ладно бы заглянул в окно: можно, мол, мне зайти? А он идет, как к себе домой, молчит, как немой, не здоровается, как не мой, пропусти, впусти. Ты у себя дома, а он – в пути, тебе до него еще расти и расти, у него даже шарф из седой шерсти и в глазах черти, чего его зря трясти. Иди, говорю, руки мой.

А руки у него холодней зимы, ты бы еще попросила у него денег взаймы, ты бы еще попросила его полы подмести, глупости. И он садится за стол, устал, а ты ставь на стол, чего Бог послал, он не будет есть, но ты достань салфетки, тарелки, противень. Он не спросит «что у тебя, пирог?», ему все равно – что творог, что горох, а ты поставь еду, как сдают урок – и садись напротив.

Он выплевывает слова, он их давно носил, он давно молчал из последних сил, он их выдыхает, рассказывает, вздыхает, воздух вдыхает, весел, и, кажется, отдыхает от всего, что его окружает – и бесит. А меня не бесит, я же не у него внутри, я в игре замри, я в глаза смотри, а главное, время не пропусти, когда он скажет: умри. Отпусти.

Я тогда встаю, подхожу к краю, воздуха в грудь набираю – и умираю. А он за мной, летит, как шальной, смеется, как заводной, он на небе не добрый, не злой – он там свой, как облако над скалой. Как рассвет в горах, как журавль в руках, как огромное больше неба «ах», он там всегда один, как монах, а я рядом с ним, рукавами путаясь в собственных снах.

А если бы ты, кричит, не умерла тогда, то до сих пор пасла бы свои стада, доставала бы сметану со льда, еда, страда и прочая ерунда. А я киваю – конечно, да, рукава закатаю сейчас, не беда, лечу-летаю, собой горда, а потом спрашиваю тихонько: «назад – когда?»

А он услышал и как воздух выпустили. Как из пушки палили-палили, да все ядра вылетели. Было много всех, а теперь все ушли и только мы остались, одинокие корабли. И он говорит - да пожалуйста, только потом, предупреждает, не жалуйся, назад не просись, не оправдывайся – мол, смелая была, да вышла вся. Летит, как с листа, распоряжается, и я знаю уже – обижается, расстраивается, снижается – иди, говорит, пожалуйста.

И снова кухня моя и мука в горсти, и тут меня начинает трясти. Только бы он еще раз сумел зайти, только бы еще раз меня выпустил. Мне-то не привыкать выть на звезды, мне пока рано летать, а ему поздно, у меня дом в мирах, а у него воздух, мне еще рано во мрак, а ему поздно, он уже был в бездне, ему дом небо, он только во мне ни разу не был, а ведь мне совсем недолго осталось здесь. Пусть только помнит, что я у него есть.

Амарин

***

И вот однажды она себе отвечает, "как" -
так, чтобы твердо помнить,что все пустяк,
чтоб глядеть рассеянно в облака,
чтоб походка была была легка,
и работать смотрителем маяка, непременно - смотрителем маяка.

Чтоб крутить верньеры за годом год,
в марте смотреть, как тает зеленый лед,
в июле слушать, как ливень по кронам бьет,
в октябре наблюдать, как птицы летят на запад,
чтоб на тысячи миль совсем никого вокруг - и это не грустно, а правильно, как и надо.